РАЦИОНАЛЬНОГО И ИРРАЦИОНАЛЬНОГО
Ум – очень противоречивая вещь. Он работает на диаметральных
противоположностях. Но наш логический образ мышления всегда выбирает
одну сторону и отрицает другую. Логика действует последовательно, а ум
противоречивым образом. Ум работает на противоположностях, а логика
оперирует линейно.
Например, ум имеет две возможности: рассердиться или промолчать. Если вы
можете быть сердитым, это не значит, что, с другой стороны, вы не
можете также и быть спокойным. Если вы можете разволноваться, это не
значит, что вы не способны хранить молчание. Ум работает в обоих
направлениях. Если вы любите, вы также можете и ненавидеть. Одно не
исключает другого.
Но когда вы любите, вы начинаете думать, что вы неспособны ненавидеть.
Тогда ненависть накапливается внутри, и когда вы достигаете пика своей
любви, все разлетается. Вы погружаетесь в ненависть. Так работает не
только рациональный ум, но и общество тоже.
Запад достиг вершины рационального мышления. Теперь берет реванш
иррациональная часть ума. В последние пятьдесят лет иррациональному не
давали возможности выразить себя, и оно мстило различными способами:
через литературу, поэзию, философию. А теперь даже через саму жизнь.
Поэтому бунт молодых это на самом деле бунт иррациональной части ума
против засилья рационального.
Восток может помочь людям на Западе, потому что Восток живет другой
частью ума: иррациональной. Он тоже достиг вершины: пика
иррациональности. Молодежь на Востоке сейчас больше интересуется
коммунизмом, чем религией, рациональным мышлением, чем иррациональным
образом жизни. Как я это вижу, маятник сейчас повернется. Восток станет
подобным Западу, а Запад – Востоку.
Когда одна из частей ума достигает вершины, вы обращаетесь к
противоположности. Это всегда происходит в истории. Поэтому сейчас на
Западе более значимыми станут медитация и поэзия, а наука начнет
приходить в упадок. Современная западная молодежь будет антинаучной,
антитехнологичной. Это естественный процесс, автоматическое
уравновешивание крайностей.
Мы еще не сумели развить такую личность, которая объединяла бы в себе
обе противоположности, которая была бы ли восточной, ни западной. Мы
всегда предпочитаем только одну часть ума, а противоположная часть
остается заброшенной и голодной. И тогда бунт неизбежен. Все то, что мы
так тщательно развивали, будет разрушено, и ум обратится к другой
крайности. Такое происходило во все века; такова диалектика. Для Запада
сейчас будет важнее медитация, чем мышление, потому что медитация
означает не-думание. Их будет привлекать дзен, буддизм, йога. Все это
иррациональные подходы к жизни. Они не выдвигают концепций, теорий,
теологии. Они подчеркивают жажду глубоко погрузиться в сущее, а не в
мышление. Как мне это представляется, чем жестче влияние на ум
технологии, тем вероятнее появление противоположности.
Разница между животными и человеком в том, что животные имеют
ограниченные возможности, а возможности человека бесконечны. Но они
только возможности. Человек способен расти, но этому росту нужно помочь.
Мы должны открыть центры во всем мире, где сможем это делать.
Ум должен быть воспитан логическим, рациональным образом. Но
одновременно его следует обучать иррациональной, нелогичной медитации.
Следует воспитывать разум, но также и эмоции. Рассудок не должен
развиваться за счет чувств. Сомнение необходимо, но также и вера.
Легко верить без сомнений, легко сомневаться без веры. Но этих простых
формул уже недостаточно. Теперь мы должны создать здоровое сомнение,
упорный, скептический ум, который сосуществует с доверчивым умом. И
внутреннее существо должно уметь двигаться от одного к другому: от
сомнения к доверию, и назад. В объективных исследованиях следует
проявлять сомнение и осторожность. Но рядом существует и другое
измерение, в котором ключом будет вера, а не сомнение. И оба они нужны.
Проблема заключается в том, как создать противоречащие полюса
одновременно. Вот, что меня интересует. Я буду продолжать создавать
сомнение, и я буду продолжать создавать веру. В этом я не вижу никакой
непоследовательности, потому что для меня самым важным является
движение, движение от одного полюса к другому.
Чем больше мы фиксируемся на одном полюсе, тем это труднее. Например, на
Западе вы культивируете активность. Но вы плохо спите. Когда вы
ложитесь спать, уму нужно переключиться с активности на пассивность, а
он этого не может. Вы вертитесь в постели; ум продолжает работать. Чтобы
заснуть, вы принимаете успокоительные средства. Но вынужденный сон не
дает отдыха; он поверхностен. В глубине кипят беспокойства. Такой сон
превращается в кошмар.
Противоположное происходит на Востоке. Восток хорошо спит, но он не
умеет быть активным. Даже утром восточный ум пребывает в летаргии.
Столетиями он хорошо спал и только, в то время как вы много сделали, но
породили беспокойство, дискомфорт. Из-за этого беспокойства все, что вы
сделали, бесполезно. Ведь вы даже спать не в состоянии!
Вот почему я подчеркиваю необходимость тренировки ума для активности,
для пассивности, и, самое главное, для движения – чтобы вы могли
двигаться от одного к другому.
Ум можно научить этому. Из любого действия в одно мгновение я могу
перейти в пассивное состояние. Я могу часами беседовать с вами и в один
момент могу перейти в глубокое внутреннее молчание, в котором не
происходит никакого говорения. И пока вы не создадите в себе эти
возможности, ваш рост будет задержан.
Будущее должно позволить быть глубокой гармонии между внутренними
полюсами. Если не установится движение между противоположностями,
прекратятся человеческие поиски. Вы не сможете идти вперед. Восток
истощил себя, Запад тоже истощен. Можно их поменять местами, но этого
хватит не надолго, и через лет двести возникнет эта же самая проблема.
Можно сменить одно отношение на другое, но это движение по кругу.
— Но как тогда можно узнать, к каким целям следует стремиться, если все нужно принимать?
Сам поиск цели является частью рационального процесса. Будущее
существует благодаря разуму. Вот почему для животных нет ни будущего, ни
цели. Они живут, но у них нет цели. Разум порождает идеалы, он
порождает цели, он порождает будущее. Настоящая проблема заключается не в
том, какая цель верна, а какая нет. Главный вопрос в том, вообще иметь
или не иметь цели.
Новое поколение спрашивает – иметь цель или не иметь. Как только у вас
появляется цель, вы начинаете отворачиваться от жизни. Вы начинаете
формировать свою жизнь соответственно своей цели. Настоящее теряет свое
значение. Его следует подогнать под будущее.
Ум, ориентированный на цель, – это рассудок, а ум, ориентированный на
жизнь, – это иррациональность. Так что вопрос не в том, как иметь
правильную цель. Вопрос в том, как сделать так, чтобы рассудок не был
единственным явлением ума.
Рассудок должен иметь цели; он без них не может. Но это не должно
становиться диктатом; это должно быть одной из растущих ветвей. Рассудок
должен существовать, это необходимость, но есть еще одна часть
человеческого ума, пустая, не имеющая цели, которая существует как дети и
животные. Она существует только здесь и сейчас. Эта пустая,
иррациональная часть испытывает более глубокие сферы жизни, любви,
искусства, ей нет нужды до будущего, поэтому она глубоко погружается в
здесь и сейчас. Рассудок следует развивать, но и эта часть должна
одновременно развиваться.
Были очень религиозные ученые. Здесь могут быть два случая. Либо это
глубокая гармония, либо это попеременное открывание и закрывание двух
выходов безо всякой гармонии. Я могу быть ученым, затем я оставляю свой
мир науки и иду молиться в церковь. Тогда молится не ученый. Это не
гармония; это глубокое раздвоение. Нет диалога между ученым и верующим.
Ученый в церковь и не приходил.
Когда этот человек возвращается в лабораторию, то он уже не верующий.
Между ними двумя глубокое раздвоение; они не накладываются. В этом
человеке вы найдете дихотомию, а не гармонию. Он говорит вещи, которых
потом сам стыдится. Он делает научные заявления, которые противоречат
его уму верующего.
Поэтому многие учёные были шизофрениками. Одна часть их была одним,
другая часть – другим. Это не то, что я называю гармонией. Под гармонией
я имею в виду способность двигаться от одного к другому, не закрываясь
ни одному. Тогда молиться идет ученый, и в лабораторию идет верующий.
Нет ни расщепления, ни промежутка.
Иначе можно стать двумя лицами. Обычно мы состоим из множества лиц; у
нас много обличий. Сначала мы отождествляемся с одним, потом переключаем
скорость и становимся кем-то иным. Эта смена передач не есть гармония
Она порождает внутри вас очень большое напряжение. С таким количеством
личностей трудно расслабиться. Неразделенное сознание, способное
переходить в диаметральную противоположность, возможно только тогда,
когда мы представляем себе человеческое существо как единое по природе
своей – когда нет порицания противоположностей.
Сомнение – это часть труда ученого. Вера – тоже его часть. Это два
взгляда из разных измерений на одну и ту же вещь. Поэтому ученый может
молиться в своей лаборатории; и ничего особенного в этом нет. Сомнение
является частью его работы, инструментом его труда, так же как и вера. В
этом нет врожденной дихотомии. Если вы можете легко и свободно
переходить от одного к другому, то даже само движение не ощутимо. Вы
движетесь, но не чувствуете движения. Движение ощущается только тогда,
когда есть препятствие. При глубокой гармонии движение неощутимо.
И еще одно: когда я говорю "Восток" и "Запад", я не подразумеваю того,
что на Западе не было восточных умов, а на Востоке не было западных
умов. Я говорю об общей тенденции. Когда-нибудь нам стоит написать
историю мира, где мир делился бы не географически, а по психологическому
принципу. В ней на Востоке было бы много западных лиц, а на Западе –
много восточных.
Я не хочу сказать, что обе тенденции не существуют на Западе. Но главное
направление на Западе было в сторону рационального роста, даже в
религии. Вот почему Церковь обрела такую власть.
Иисус был очень иррациональным человеком, но у св. Павла ум был научным и
очень рациональным. Христианство принадлежит св. Павлу, а не Иисусу.
При таком анархисте, каким он был, просто невозможна такая большая
организация. Иисус был восточным человеком, а св. Павел – нет.
Между наукой и церковью возник конфликт. Они обе национальны. Обе
пытались дать рациональное объяснение религиозному явлению. И Церковь
была обречена на поражение, потому что религиозные понятия сами по себе
иррациональны. Рассудок теряется, когда дело касается религии. Вот
почему Церковь была побеждена наукой.
На Востоке между наукой и религией конфликта не было, потому что религия
никогда не претендовала на область рассудка. Они не принадлежат к одной
и той же категории, поэтому им не о чем спорить.
— Каким образом религия становится рациональной?
В этом виновата не религия. Это случается, когда религию начинают
систематизировать. Ни Будда, ни Иисус не стремятся к идеалу. Они живут
спонтанно; они растут по-своему. Они растут, как дикие деревья, но потом
такие дикие деревья становятся образцами для подражания их поклонников.
Последователи начинают порицать и одобрять, у них появляются
предпочтения, осуждения.
Религия состоит из двух частей. Первой – глубоко религиозной личности,
спонтанной; и второй последователей, которые создают символ веры,
догматы и дисциплину согласно идеалу. Тогда для буддистов появляется
идеал – "нужно быть таким, как Будда" – и создаются ограничения. Вам
приходится во многом разрушать себя, потому что только тогда вы сможете
стать идеальными. Вы должны стать подражанием.
Я считаю это преступлением. Религиозная личность прекрасна; но
религиозное вероисповедание – это просто рациональная вещь. Это
рассудок, пытающийся осмыслить нерациональное явление.
— Но разве ум Будды был иррационален?
Будда был рационален, но у него были очень иррациональные промежутки. Он
себя непринужденно чувствовал и в иррациональном тоже. Наше
представление о Будде скорее отражает последующую традицию, чем самого
Будду. Будда был совсем иным.
Чтобы добраться до Будды у нас нет иного выхода, как читать буддистов.
Они создали долгую традицию в две тысячи лет, и они сделали Будду очень
рациональным. Но он таким не был. Таким и быть нельзя, если глубоко
погрузиться в сущее. Часто приходится быть иррациональным. И Будда таким
и бывает! Но чтобы это узнать, приходится отказаться от всей традиции и
непосредственно встретиться с Буддой. Это трудно, но возможно. Когда я
говорю с рациональным человеком, он неосознанно отбрасывает все, что не
рационально. Но, когда меня слушает поэт, то же предложение для него
означает нечто совершенно иное. Рациональный человек не видит поэзии
слов. Он видит только логику и доказательства. А поэт воспринимает слова
по-другому. Для него слова имеют оттенки и поэтичность, которые
совершенно не связаны ни с какими доводами.
Поэтому облик Будды зависит от человека, который его видит. Будда жил в
Индии в тот период, когда вся страна переживала кризис иррационального:
Вед, Упанишад, всего мистицизма. Движение против всего этого было очень
мощным, особенно в Бихаре, где жил Будда.
Будда был вдохновенной, обаятельной личностью. Он производил на людей
огромное впечатление. Но интерпретация Будды не могла не быть
рациональной. Если бы Будда жил в другое время, в другой части света,
которая не была против мистицизма, он был бы воспринят как великий
мистик, а не как интеллектуал. То лицо, которое вам известно,
принадлежит определенному историческому времени.
Как его вижу я, Будда по своей природе не был рационален. Все понятие
нирваны – это мистическое понятие. Он был даже более мистичным, чем
Упанишады, потому что, как бы таинственно они ни выглядели, Упанишады
содержат достаточно рационализма. Они говорят о переселении души. Будда
говорил о переселении без души. Это более таинственно. Упанишады говорят
об освобождении, при котором вы остаетесь. Иначе все становится
чепухой! Если меня не будет в высшем состоянии бытия, то все усилия
бессмысленны и бесполезны. Будда же говорит, что усилие необходимо, а
вас... не будет. Будет только пустота. Это более мистическое понятие.
— Говоря о регрессе, имеете ли вы в виду, что люди регрессируют по
сравнению с каким-то образом социально общепринятого, установленным
самим обществом?
Не с образом. Нечто иное. Когда я говорю, что они ведут себя как дети, я
имею в виду то, что они не растут. Они регрессируют, идут назад. У меня
нет никакого эталона, которому они должны Соответствовать. Следовать
нужно не образцу, а понятию роста. Я вовсе не хочу, чтобы вы подгонялись
под какой-то образец. Единственное, что я говорю, так это то, что люди
возвращаются к прошлому, а не растут к будущему. У меня нет образца, по
которому должно расти дерево. Но оно должно расти: оно не должно
регрессировать. Все дело в росте и регрессии, а не в каких-либо
эталонах.
Второе, когда я говорю, что они регрессируют, я подразумеваю, что они
реагируют на слишком рациональное общество. Их реакция переходит в
другую крайность. В ней заключена та же самая ошибка. Разум следует
принять, а не отбрасывать. Если вы исключаете его, вы совершаете ту же
ошибку, которую совершают, когда исключают иррациональность.
Викторианская эпоха породила человека, который был лишь фасадом, маской,
он не был живым внутри. Он представлял собой образец поведения и
хороших манер, скорее лицо, чем живое бытие. Это стало возможным потому,
что мы сочли только разум критерием всего. А иррациональное,
анархическое, хаотическое мы отодвинули подальше и подавили. Теперь же
анархическая сторона начинает мстить, и она может сделать одно из двух:
либо разрушить, либо построить. Если она разрушает, тогда это регресс.
Тогда она мстит подобным же образом – отрицая. Она будет отрицать
рациональную сторону, и вы превратитесь в несмышленых детей. Вы пойдете
назад. Если анархическая сторона созидает, тогда она не повторяет той же
самой ошибки. Она объединяет в себе и разум, и иррациональное. Тогда
все существо растет. Не может расти ни тот, кто подавил рациональное, ни
тот, кто подавил иррациональное. Расти нужно только в целостности. И я
говорю о росте. И у меня нет никакой модели, согласно которой следует
расти.
— Не является ли большинство проблем результатом христианских понятий греха и вины?
Да, это так. И иначе и быть не может. Понятие греха создает вокруг себя
определенное сознание. Такого понятия нет у восточного ума. Оно заменено
понятием невежества. В восточном сознании корнем всякого зла является
невежество, а не грех. Зло существует из-за вашего невежества. Поэтому
все дело не в вине, а в дисциплине. Следует быть более сознающим, более
знающим. На Востоке знание есть трансформация, а медитация является
инструментом этой трансформации.
В христианстве грех стал центральным понятием. Это не только ваш грех,
но это первородный грех всего человечества. Над вами тяготеет понятие
греха. Это порождает чувство вины и напряжение. Именно поэтому
христианство не сумело развить настоящих методик медитации. Оно дало
только молитву. Как бороться с грехом? Быть моральным и молиться!
На Востоке нет ничего подобного Десяти Заповедям. Проблемы Востока
отличаются от западных. Для приезжающих с Запада проблемой является
чувство вины. В глубине души они чувствуют себя виноватыми. Даже те, кто
бунтует, чувствуют себя виноватыми. Это психологическая проблема,
больше связанная с умом, чем с бытием.
В первую очередь необходимо освободиться от чувства вины. Вот почему
Западу пришлось развить психоанализ и исповедь. На Востоке эти вещи и не
появлялись, потому что в них не было необходимости. На Западе
необходимо исповедоваться, только так можно избавиться от глубоко
сидящего внутри чувства вины. Либо вам приходится подвергаться
психоанализу, чтобы выбросить из себя эту вину. Но ее невозможно
выбросить раз и навсегда, потому что остается понятие греха. И чувство
вины снова накапливается. Поэтому и психоанализ, и исповедь помогают
только на время. И вам снова и снова приходится ходить на исповедь. Это
все временное облегчение от того, что общепринято. А основу болезни –
понятие греха – мы принимаем как нечто незыблемое.
На Востоке это не вопрос психологии, а вопрос бытия. Это не проблема
психического здоровья, а, скорее, вопрос духовного роста. Следует расти
духовно, больше сознавать. Следует изменять не поведение, а сознание. А
тогда меняется и поведение.
Христианство больше печется о вашем поведении. Но поведение – это вопрос
внешний. Важно не то, что вы делаете, а то, чем вы являетесь. Меняя
свое поведение, вы мало что измените. Вы остаетесь прежним. Внешне вы
будете святым, а внутри останетесь таким, каким были раньше. Проблема
приезжающих с Запада заключается в том, что они стыдятся своего
поведения. Мне приходится силой заставлять их осознать свою более
глубокую проблему – проблему бытия, а не психики.
Буддизм и джайнизм тоже породили чувство вины, но несколько иного рода. В
частности, у джайнов очень глубокое чувство неполноценности. Это не
христианское чувство вины, потому что нет понятия греха, но достаточно
глубокий комплекс того, что пока не перейдешь определенную черту ты
неполноценен. И этот комплекс неполноценности действует так же, как и
чувство вины.
Джайны также не создали никаких медитационных методик. Они только
породили множество правил: "делай это", "не делай того". Все вращается
вокруг поведения. Что касается его поведения, джайнистский монах
безупречен, но его внутреннее бытие очень бедно. Он ведет себя как
марионетка. Вот почему джайнизм омертвел.
Буддизм не омертвел так, как джайнизм, потому что у него несколько иной акцент.
Этическая часть буддизма вытекает из медитативной его части. Если есть
необходимость изменить поведение, то это только для того, чтобы помочь
медитации. Само по себе оно бессмысленно. В христианстве и джайнизме оно
значительно само по себе. Если ты совершаешь добрые дела, тогда и сам
становишься добрым.
В буддизме это не так. Необходимо внутренне измениться. Хорошее
поведение помогает, оно становится частью, но центральное место занимает
медитация. Из этих трех только буддизм развил глубокую медитацию. Все
остальное в буддизме только вспомогательные средства, но не основные. Их
можно даже отбросить. Если вы способны медитировать без всякой помощи,
то можете отбросить все вспомогательные средства.
